Вместо эпиграфа:

 

«СОВЕСТЬ, 1) Внутреннее сознание нравственного качества наших действий…»

 (Из Академического словаря 1847 года).

С тех пор так и повелось у нас определять совесть как разновидность сознания:

"СОВЕСТЬ. Внутренняя оценка, внутреннее сознание моральности своих поступков, чувство нравственной ответственности за свое поведение". (Из Толкового словаря современного русского языка Д.Н. Ушакова. слово сознание выделено нами)

"СОВЕСТЬ - способность человека, критически оценивая свои поступки, мысли, желания, осознавать и переживать свое несоответствие должному как собственное несовершенство" (сайт "Академик" в интернете, слово осознавать выделено нами)

Что тут скажешь? Разве что процитировать два афоризма из "Козьмы Пруткова":

1. "Смотри в корень!"

2."Если на клетке слона прочтешь надпись буйвол, не верь глазам своим".

Одной из наиболее опасных и распространенных ошибок человеческого мышления является смешение двух противоположных понятий: совести и сознания. В языкознании такое смешение, основанное на отождествлении, называют синонимизацией. Термин синоним происходит от сочетания греческой приставки син- "вместе, совмещение" и основы -оним «именование". Буквально получается "совмещение именований". Как появляются синонимы? Сначала двумя разными именами начинают называть одно и то же понятие. Другое же понятие, противоположное называемому, постепенно подменяется первым. Так произошло с понятием о совести. Примерно с середины восемнадцатого века оно стало сначала отождествляться, а потом и подменяться понятием о сознании. К началу двадцать первого века понятие сознания закрепилось в лексиконе современного русского языка как определяющее по отношению к совести. Соответственно, совестных людей стали называть сознательными, а слово совестный - "тот, чья воля подчинена совести" к началу 21 века исчезло из лексикона совсем. Оно было живо еще в середине 20 века:

"СОВЕСТНЫЙ (сн), совестная, совестное; совестен, совестна, совестно. 1. То же, что совестливый (устар.). Совестный человек" (Словарь Д.Н. Ушакова).

Теперь же вместо совестного остались только приставочные производные слова бессовестный и добросовестный. После подмены понятия о совести понятием о сознании понимание смысла этих двух слов тоже исказилось. Бессовестными стали называть несознательных людей, а добросовестными - сознательных. Хотя ведь можно "добросовестно" служить лукавому и исполнять обязанности предателя или доносчика. Доказательством подмены совестного сознательным служат современные переводы научных терминов с английского языка на русский. Если ввести в любой онлайн-переводчик с русского на английский слово добросовестный, на первом месте получим conscientious, где con- это наше "со-", а scientious - "знающий". Если сделать наоборот и воспользоваться англо-русским переводчиком, после ввода conscientious получим русский перевод "1. добросовестный, совестливый, честный 2. сознательный" (цитата из Яндекс-переводчика).

На самом деле, точный буквальный перевод латинского слова conscientia - это "сознание", потому что scientia - это "знание" по-латински, отсюда и современное слово science "наука". Объясняется такая подмена просто: в латыни, как и в древнееврейском языке, и в романских, и в германских языках слова и представления СОВЕСТЬ просто нет. Есть слова сознание и сознательность, которыми они и переводят нашу совесть на свой лад.

Синонимизация – это сильное оружие в идеологической борьбе за власть над внутренним миром людей. Приучив людей к началу 21 века определять совесть как сознание, а совестность (было такое слово!) - как разновидность сознательности, идеологи и жрецы культа сознания добились культурного переворота. Ранее, еще в середине 19 века, в борьбе совести и сознания была иная расстановка этих противоположных духовных сил. Совесть еще определяла сознание. Ее совестный образ жизни был определяющим живым образцом для сознательного поведения и осознанных поступков. Например, даже в самых бедных деревнях абортов не делали, а осиротевших детей не отдавали в приюты, а брали к себе в семьи как своих. Следы такой расстановки сил остались в русском языке до сих пор. Мы все еще говорим о том или ином добром и честном человеке, что он - "совесть народа", "наша совесть". Значит, с совестью все еще связан живой конкретный образ, определяющий общее понятие о том, что это такое. Устойчивое словосочетание "он - сознательность народа", или "она - наша сознательность" в русском языке отсутствует, потому что это чуждое русскому языку сочетание. Нельзя так сказать по одной простой причине: сознание - это изначально отвлеченное понятие, лишенное конкретного живого образца и образа. Это всего лишь ТЕНЬ совести, а сознательный человек - тень совестного. Без совести сознание становится призрачным и мертвым. Итак, изначально совесть - это живой и светлый образ, образец человеческой жизни, а сознание - мертвая и темная тень совести, призрачное подобие своего образца. Теперь же, после переворота, все стало наоборот: не совестью определяется отражающее ее сознание, а сама совесть стала как бы призрачной тенью определяющего ее блестящего сознания. Ее просто перестали брать в расчет и воспринимать как основу культуры и реальную духовную силу, определяющую человеческое сознание и направляющую поведение. Вот характерное для современного мировоззрения понимание сознания из того же толкового Словаря Ушакова:

«СОЗНАНИЕ ... способность мыслить и рассуждать, свойство высшей нервной деятельности человека определять свое отношение к окружающей действительности. «Наши ощущения, наше сознание есть лишь образ внешнего мира» (Ленин). «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» (Ленин). «С точки зрения наших внутренних задач центр тяжести переносится теперь на вопросы воспитательные, на вопросы коммунистического воспитания, на задачи ликвидации столь еще живучих пережитков капитализма в сознании трудящихся» (Молотов). «Мы должны активно взяться за политическое воспитание рабочего класса, за развитие его политического сознания». (Ленин, 1902 г.). Общественное бытие, говорит Маркс, определяет сознание людей».

Согласно такому пониманию, наши отношения к окружающей действительности определяются только сознанием (!). Дальше - больше: не совесть - калька с греческого συνείδησιν /синэйдесин/ «совместное с Богом ведение образа, соображение», а человеческое личное и общественное сознание объявляется по-ленински "образом внешнего мира". Сознание – это обобщающее абстрактное понятие, а любой образ всегда конкретен, так что называть сознание образом – это грубая логическая ошибка или подмена конкретной живой вещи (воображение всегда называют живым) мертвой абстракцией. Вот уж воистину наглядный пример подмены образа его отражением, то есть тенью. Раньше, до 20 века, воспитывая людей, наставники взывали к их совести и приучали их содержать совесть в чистоте. Для очистки совести прибегали к сознанию: сознался в грехе и чистосердечно покаялся - получай прощение и живи дальше по совести. В том же Академическом словаре 1847 года слово сознание определяется еще не по-ленински как сила, которая "творит мир и подменяет собой Бога, а гораздо скромнее:

«СОЗНАНИЕ. Действие сознающего и сознающегося, сознавшего и сознавшегося»

- Заговорит совесть, вот и сознается человек. И ничего более.

В первой половине двадцатого века все переиначили: «Центр тяжести переносится теперь на вопросы воспитательные, на вопросы коммунистического воспитания, на задачи ликвидации столь еще живучих пережитков капитализма в сознании трудящихся» (Молотов). «Мы должны активно взяться за политическое воспитание рабочего класса, за развитие его политического сознания» (Ленин, 1902 г.)»

Светлый образ человека – совесть, и его темная тень, которая неотступно следует за ним, то есть сознание, сначала оказались смешаны друг с другом при помощи синонимизации (к середине 19 века), а затем - незаметно переставлены местами (к началу 20 века). В 21 веке совесть, похоже, собираются устранить из системы образования, науки и культуры совсем. Вы скажете: "Ну, началось! Опять теория заговора". - Верно! Слово заговор тут подходит как нельзя лучше. Древний библейский змий, действительно заговорил совесть Евы и Адама, внушив, что смертное своевольное познание слаще и привлекательнее, чем вечная жизнь по образу и подобию Бога-Отца. С тех пор и повелось: осознали, что нагие, обрядились в фиговые листья; осознали, что согрешили - сознательно оправдали себя: "Жена, которую Ты мне дал, та соблазнила меня!". Теперь заговор уже почти достиг своей изначальной цели: культивируя познание и сознание, окончательно уничтожить совесть, которая есть образ Божий в человеке и основа наших правых и верных соображений.

Что же может быть далее? - К примеру, представим, что люди после очередной культурной революции (переворота в духовном мире) наши идеологи и ученые толкователи слов начали постоянно называть светлый Богоподобный образ человека не только привычным словом «образ», но и новым синонимом образа – словом «тень». В толковых словарях напишут: «ОБРАЗ – тень, отражающая облик человека»; теорию в докторских диссертациях докажут про то, отбрасываемые тени якобы содержат в себе внутренние образы вещей. Тогда детям дома и на занятиях станут объяснять: "Твой образ - это твоя тень. Вот смотри: я свечу на тебя фонариком, а ты темный, вот твоя тень и отражается на стенке. Это и есть твой образ. Понял? Теперь повтори. Молодец! Садись, пять, а на ЕГЭ - 100 баллов за знание законов физического преломления света!". Потом в словарях толковых напишут "образ - это такая особая тень". Темную же тень и в науке, и в системе образования, и в культуре, и в речевом обиходе станут называть не только, как и раньше - тенью, но еще и образом: "Что такое тень? - Это такой особый образ". Лет через двадцать -тридцать идеологическое отождествление образа и тени приведет минимум к двум следствиям. Во-первых, в массовом сознании светлый и живой образ станет определяться темной и мертвой тенью. Тень станет образцом, и образ жизни человека станет определяться ею: "живи так, что поскорее стать достойной тенью, прекрасным бледным призраком!". Во-вторых, слова образ и тень станут сначала синонимами, а потом и гипонимами в современном языке: слово образ станут толковать и определять при помощи слова тень: "образ - это внутренняя тень", а слово тень станут толковать и определять как "высшее проявление человеческой сущности". Лет через сорок пятьдесят после революционного переворота и прорыва в деле синонимизации слов "образ" и "тень" главные реформаторы и идеологи этого новояза и нового образа жизни начнут потихоньку умирать. Появятся первые некрологи со словами "образ" и "тень" в новом значении и смысле: "Темный образ нашего дорого академика и вождя навсегда останется в умах благодарного человечества. Светлая тень этого великого деятеля международной науки и культуры, наконец, отправилась туда, куда он указал путь всему народу - в царство Аида и Плутона, а может быть даже к источнику всякой светлой тьмы и бессовестного сознания - в тартарары!"

Вы скажете: "Не может такого быть! Образ - это одно слово, а тень - совсем другое, с другим значением". - Так ведь и «совесть», и "сознание" - тоже разные слова, и значения у них еще каких-то двести лет назад были совсем разными. Сознание воспринималось нашими православными предками именно как тень совести, постоянно следующая за нею и пародийно отражающая ее деятельность («Театр теней»). Тень является преломленным отражением вещи, которая на пропускает сквозь себя свет. Как по тени можно узнать внешность той или иной вещи, так и по состоянию сознания, а также по сознательным поступкам человека можно узнать, в каком состоянии находится его совесть.  Внутри нас сохраняются те светлые образы, воплощением которых мы являемся. Наша внешность есть изменчивое подобие этих образов, а тень – их искаженное преломление – призрак. Совесть – это внутренний врожденный образ Божий, которому призван уподобляться каждый человек, а сознание – это тень совести, ее призрачное преломление.

Гоголь как великий мистик первым в русской литературе заметил и описал способность тени превратиться из темного отражения в синоним образа - подменить собой своего хозяина. Так случилось с коллежским асессором или «майором» Ковалевым в повести "Нос" (слово "сон", прочитанное наоборот - зеркальное преломление). Отделение носа от своего носителя - это раздвоение личности героя повести и временное торжество темной похотливо-горделивой стороны его натуры - тени над своей светлой основой – ослабленной совестью. Перестав жить по совести и уподобляться в своем поведении светлому образу Божию, герой этой повести сам превратил свою жизнь в нелепый и кошмарный сон. Отделившись от своего хозяина, нос майора Ковалева стал совсем бессовестным. Вырвавшись из-под гнета совести, самостоятельный нос возвысился над своим бывшим владельцем и стал более значительным чиновником: «Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, всё переворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; но решился во что бы ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа как в лихорадке. Чрез две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника». Повесть до сих пор относят к жанру абсурда, хотя в повседневной жизни карьерное чиновное торжество сознательно-темной личности над совестным началом в человеке – дело обычное. Кульминация повести – это встреча повредившегося умом героя с его собственным высокопоставленным носом там, куда простые совестные люди приходят для очистки совести и обретения душевного покоя, – в храме за богослужением:

«Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, – был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором. Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, и вошел в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе в двери. Ковалев чувствовал себя в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах был молиться, и искал глазами этого господина по всем углам. Наконец увидел его стоявшего в стороне. Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился».

В храме раздвоенная личность героя окончательно терпит крах в борьбе за свое исцеление. Гоголь прямо называет причину поражения майора Ковалева в борьбе со своим самовластным подсознанием, то есть с собственным носом. Единственный, кто может, очистив совесть, исцелить раздвоенную личность и вернуть взбунтовавшееся теневое сознание под светлую эгиду совести – это Господь Бог. Высокопоставленный и социально успешный Нос вполне сознательно и усердно молится «с выражением величайшей набожности». Бессовестному самовластному сознанию совсем не трудно имитировать набожность, если это лицедейство помогает возвышаться в обществе и строить карьеру «по ученой части». Сам же Ковалев, оставшись без носа, «чувствовал себя в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах был молиться». Чтобы молиться по-настоящему, от всего любящего сердца, необходимо сначала привести свой внутренний мир в порядок: восстановить иерархическую власть совести над сознанием. Сознание же должно сначала освободиться от увлечения суетными помыслами мира сего и, затем, приступить к послушному исполнению велений совести. Проще говоря, настоящий молитвенник – это усовестившийся человек, который обратился от сознательности к совестности и от разговоров с людьми к сокровенному общению с Богом.

Осмысление последствий раздвоения личности и торжества сознания над совестью в русской литературе после Гоголя продолжил Федор Михайлович Достоевский. В 1845—1846 годах он написал повесть "Двойник". Это повесть о титулярном советнике, который очень хотел «быть признанным». Позже, уже после каторги и в конце творческого пути, Достоевский утверждал, что «Двойник» - самое значительное из его произведений. После этой повести в произведениях Достоевского появляется еще много "двойников" в его великих романах "Преступление и наказание", "Бесы" и "Братья Карамазовы». Все же предвестником начавшегося в середине девятнадцатого века процесса раздвоения личности российских интеллигентов остается именно герой «Двойника» господин Голядкин. Желание «быть признанным» в светском обществе заглушает голос совести и раздваивает человека изнутри:

«То грезилось господину Голядкину, что находится он в одной прекрасной компании, известной своим остроумием и благородным тоном всех лиц, ее составляющих; что господин Голядкин в свою очередь отличился в отношении любезности и остроумия, что все его полюбили, даже некоторые из врагов его, бывших тут же, его полюбили, что очень приятно было господину Голядкину; что все ему отдали первенство и что, наконец, сам господин Голядкин с приятностью подслушал, как хозяин тут же, отведя в сторону кой-кого из гостей, похвалил господина Голядкина... и вдруг, ни с того ни с сего, опять явилось известное своею неблагонамеренностью и зверскими побуждениями лицо, в виде господина Голядкина-младшего, и тут же, сразу, в один миг, одним появлением своим, Голядкин-младший разрушал всё торжество и всю славу господина Голядкина-старшего, затмил собою Голядкина-старшего, втоптал в грязь Голядкина-старшего и, наконец, ясно доказал, что Голядкин-старший и вместе с тем настоящий — вовсе не настоящий, а поддельный, а что он настоящий, что, наконец, Голядкин-старший вовсе не то, чем он кажется, а такой-то и сякой-то, и, следовательно, не должен и не имеет права принадлежать к обществу людей благонамеренных и хорошего тона. И всё это до того быстро сделалось, что господин Голядкин-старший и рта раскрыть не успел, как уже все и душою и телом предались безобразному и поддельному господину Голядкину и с глубочайшим презрением отвергли его, настоящего и невинного господина Голядкина».

В реальной жизни время торжества тени над образом Божиим и секулярного сознания над совестью настало в российском обществе в 1905 - 1918 годах. В начале двадцатого века в Российской патриархальной православной империи произошел переворот сначала в сердцах, потом в умах и в новом языке победившего пролетариата - низов общества. Тогда-то и произошла синонимизация слов "совесть" и "сознание". Сейчас это революционное отождествление уже воспринимается как этап подготовки к окончательному всемирному перевороту, в котором тьма будет объявлена новым светом, антихрист - вновь пришедшим в мир Христом, а теневая сторона человеческой личности - ее светлым образцом и идеалом. Об этом перевороте нам ярко и убедительно рассказал его свидетель и непосредственный участник - великий русский поэт Александр Александрович Блок в своей поэме "Двенадцать", написанной в 1918 году. Помните, там сначала Петруха убил свою полюбовницу Катьку, загрустил, потом опять повеселел, пошел дальше убивать. Потом поднялась пурга, и он по привычке вспомнил о Боге:

«- Ох, пурга какая, Спасе!»

А ему товарищи по убийствам и грабежам отвечают:

«- Петька! Эй, не завирайся!

От чего тебя упас

Золотой иконостас?

Бессознательный ты, право,

Рассуди, подумай здраво -

Али руки не в крови

Из-за Катькиной любви?

- Шаг держи революцьонный!

Близок враг неугомонный!»

Как только Петька перестал быть бессознательным и начал снова руководствоваться сознанием своей классовой социалистической правоты, так сразу и отлегло. Отступила от него совесть. Бог сотворил нас свободными и способными силой своего революционного сознания мысленно отправлять совесть за границы настоящего бытия, или попросту забывать диктуемые ею вечные и неизменные образцы поведения.