СУТЬ СЛОВА-ИМЕНИ И ЭНЕРГИЯ СЛОВА-ГЛАГОЛА

Каждое слово в нашем лексиконе может исполнять роль как имени существительного, так и глагола. Например, имя существительное СЕРДЦЕ означает в лексиконе средоточие, сердцевину организма. В форме глагола это слово звучит как СЕРДИТЬ (СЯ). Замечает ли современный носитель русского языка эту единую суть, единосущность имени, называющего центральный орган организма, и глагола, означающего эмоциональное расстройство? К сожалению, под влиянием многолетнего школьного и вузовского штудирования формально-грамматических правил русского языка это жизненно важное ведение единства глагола СЕРДИТЬ(СЯ) и имени существительного СЕРДЦЕ утрачивается.

Если спросить ребенка-дошкольника, получим, вероятно, верный ответ на вопрос о причинах сердитости: сердить(ся) значит быть «в сердцах», «держать сердце на кого-либо». Сейчас люди массово страдают и от болезней сердца, вызванных тем, что они часто сердятся, и от сердитого поведения тех ближних, которые не следят за чистотой своих сердец. Настало время вспомнить о единой сути всех имен и глаголов и возродить сначала в умах, а затем и в сердцах древние живые представления о взаимозависимости вещей и действий, называемых однокоренными именами и глаголами. Например, если случается БЕДА, значит настало время (У)БЕДИТЬ(СЯ), а затем (ПО)БЕДИТЬ. Без бед не бывает ни побед, ни твердых выстраданных убеждений. Чтобы убедиться в верности этой взаимозависимости имени БЕДА и древнего русского глагола –БЕДИТЬ, достаточно заглянуть в этимологические словари русского и других славянских языков.

Почему апостол Матфей (Мф., 12:34) именует людей порождениями ехидны? Что значит единосущный глагол «ехидничать» согласно его евангельскому определению? – Ехидничает тот, кто от избытка озлобленного раздраженного сердца глаголет устами внешне добрые, но насмешливые, исполненные неприязни и осуждения слова.
Чацкий
…
А впрочем, он дойдет до степеней известных,
Ведь нынче любят бессловесных.

София (в сторону)

Не человек, змея!
(Громко и принужденно.)
Хочу у вас спросить:
Случалось ли, чтоб вы, смеясь? или в печали?
Ошибкою? добро о ком-нибудь сказали?
Хоть не теперь, а в детстве, может быть.
                                             (А.С. Грибоедов, «Горе от ума, действие 1, сцена 7).

Сердце Софьи исполнено любви к Молчалину. Она относится к своему возлюбленному по-Божески. Поэтому вроде бы добрые, выражающие признание способностей Молчалина, но ехидные ядовитые слова Чацкого сразу вызывают в ее сердце негодование и неприятие.

Имя существительное «ехидна» постоянно пребывает в сердце как часть лексикона, а глагол «ехидничать», то есть «произносить добрые слова, будучи по сути злым» исходит из уст и «растворяется в воздухе». Древний змей произнес от избытка своего ехидного сердца глаголы, которые пришлись Еве по вкусу, показались верными и сладкими. Сладкая ложь этих ехидных глаголов, проникнув в сердца первых людей, пустила там корни и стала причиной передающегося по наследству саморазрушения. Вот апостол и назвал потомков первых жертв змеиных глаголов «порождениями ехидны».

Для удобства изложения условимся называть имена, которые укоренились в сердцах, внутренним лексиконом или тезаурусом языковой личности. В переводе с древнегреческого λεξικόν /лексикон/ буквально означает «словарь» или, точнее, «совокупность взаимосвязанных слов». Лексикон представляет собой тезаурус, по-евангельски θησαυρός /тезаурос/ - «сокровище». Это сокровище скрывается в сердце, которое открывается в произнесении каждого слова: «Бл҃гі́й (ἀγαθὸς /агатос/) человѣ́къ ѿ бл҃га́гѡ сокро́вища (θησαυροῦ/тезауру/) и҆зно́ситъ бл҃га̑ѧ: и҆ лука́вый человѣ́къ ѿ лука́вагѡ сокро́вища (θησαυροῦ) и҆зно́ситъ лука̑ваѧ» (От Матфея, 12:35).

Имя «сокровище» и глагол «сокрыть/съкрывать» - это по сути одно слово, которое во внешней речи произносится в формах имени существительного или глагола. Однокоренное сокровищу русское слово «кровь» в древние времена славяне называли «кры», ясно представляя себе, что в крови скрыто сокровище: энергия жизни.

«В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!»
                                            (А.Блок, из стихотворения «Незнакомка»)

Пока слово пребывает в сердце как частица внутреннего сокровища («золотые слова»), оно представляет собой имя существительное. Это имя содержит в себе энергию Творения. Творческая энергия преображает несущественное и безымянное в сущее – осуществляет замыслы. Поэтому имена-названия вещей и называют существительными. Кстати, некий объект становится ВЕЩЬЮ только тогда, когда человек называет его своим именем. Нет имени – нет вещи. К примеру, в православной культуре святые иконы становятся иконами и освящаются только после надписания имени изображенного лика. Когда сокровище золотого слова износится из сердца в виде образа или сочетания звуков, оно преображается в глагол откровения.

Зачем нам дарована способность вести откровенные разговоры «от сердца к сердцу» и «называть вещи своими именами»? – Для исцеления больного сердца путем очищения от «лукавых сокровищ», или для преумножения в здоровом чистом сердце «благого сокровища». В откровенном разговоре важнее всего говорящему не лукавить, а слушающему –усваивать истинную благодать, отметая и не принимая близко к сердцу ложь. Начиная с библейского ехидного змея-офиса, все лжецы вытворяют одно и то же. Сначала крадут из наивных сердец золотые слова истины при помощи глаголов сомнения и отрицания, а затем вкладывают в окраденные сердца фальшивые ценности «злых сокровищ».

Учим ли мы детей отличать золотые слова святой правды от фальшивых стеклянных бус блестящей (гламурной) лжи? Этому необходимо учить на уроках отечественного русского языка, развития речи, литературного чтения, истории, и еще многих дисциплин, претендующих на духовное обогащение личности. Новые образовательные программы пока что предписывают проводить еженедельные «Беседы о важном». Сразу возникает вопрос: что важнее для современной учительницы русского языка, литературы, истории: горькая правда золотых слов Священного писания, или сладкая ложь сомнительных и постоянно отрицаемых новыми веяниями концепций, методик, стандартов, учебных программ и учебников? Настало время честно отвечать себе на этот вопрос при подготовке и проведении каждого урока.

Образовательные задачи накопления «благих сокровищ» не на классных часах, а в индивидуальных беседах воспитанника с воспитателем о сокровенном, пока не ставятся. Тут ведь даже не психолог нужен, а опытный, отвечающий за свои слова перед Богом и людьми духовник. Вряд ли такие беседы будут уместны и повсеместны в школах, искусственно отделенных законодательством от Церкви.

Русское слово «имя» этимологически является однокоренным с древнегреческим евангельским ὀνομα /онома/ «имя». Онома-имя, в свою очередь, родственно слову νομός /номос/ «закон». Здесь круг, то есть кон родства замыкается: именной тезаурус, или внутренний лексикон каждого человека представляет собой его личный за-кон, которым он руководствуется в нравственном выборе поступков на жизненном пути. Хорошо, когда этот внутрисердечный тезаурус согласен с Законом Божьим. Беда, когда значения и связи слов в тезаурусе внутреннего лексикона послушны смертоносным отравленным глаголам ехидного отца лжи.

Интересуется ли, заботится ли современная система образования о том, чей закон устанавливается во внутреннем лексиконе каждого воспитанника и учащегося: Божий, или богоборческий? – Вряд ли, поскольку Закон Божий по старой советской традиции все еще объявляется в школах вне закона, а если и преподается, то, как правило, обезличенно, начетнически и формально. В школах дореволюционной России, согласно многим историческим свидетельствам, преподавание Закона Божьего сводилось к формальным проверкам «знают-не знают». В результате такого подхода тогдашние Павлы Корчагины искренне ненавидели этот школьный предмет и не желали его знать. Когда святые слова преподаются не с любовью лично к каждому учащемуся во Имя Божие, а только с любовью к учебному предмету и к знаниям, получается накопление в сердцах детей «лукавого сокровища» во имя социального самоутверждения.

Именующее древнего лукавого змея греческое слово ἔχιδνᾰ /ехидна/ восходит к более раннему ἔχις /ехис/ «змей». Ученые возводят эти слова к тому же древнему корню, что и библейское офис «Змей», санскритское अहि /áhi/ «Змей неба». Санскритскому слову अहि /áhi/ надо уделить особое внимание. Этим именем в Ведах (Ригведа) и в религии индуизма называют демона Вритру, хитрого зверя, растущего в темноте, «не-человека» и «не-бога». Когда другой персонаж Вед, Индра, побеждает Вритру и разрушает его 99 небесных крепостей, мир переходит от хаоса к космическому порядку, то есть исцеляется и успокаивается. Английские этимологи возводят имя «вритра» к тому же корню, что и глагол «конвертировать». От себя добавлю, что оба эти слова являются однокоренными с русским глаголом ВРАТЬ.

Когда тезаурус внутреннего лексикона языковой личности зиждется на вранье, то есть на извращенных представлениях об истинном миропорядке, во внутреннем мире неминуемо воцаряется хаос. Иначе говоря, жертва ехидства Вритры перестает быть порядочным человеком, погружается в ложные иллюзорные представления и устраивает для их защиты 99 идеологических крепостей собственных лукавых убеждений, мнений и сомнительных теорий. В мифологии Ригведы разрушителем этих крепостей человеческого самомнения, надмения и гордыни становится इन्द्रिय /indriyá/, Индра или, в буквальном переводе «сила органов чувств». Главным оружием Индры в борьбе с Вритрой Веды называют Ваджру – алмаз, являющийся символом света, вечного неизменного порядка и силы доброй воли.

Во всех мировых религиях происходит одно и то же: столкновение лукавых демонических сил тьмы с правыми Божьими силами истинного света и вечной жизни. Хаос анархии сталкивается с архаическим (древним и вечным) Порядком. По-моему, основным полем битвы с темными силами в современном мире и, в особенности, в системе образования является внутренний лексикон или тезаурус языковой личности. В отрыве древних корней и иконологических образцов слова современного русского языка часто и легко перевираются и наполняют сердца детей ложными хаотическими и анархическими представлениями о жизни, о самих себе и, прежде всего, о Боге и о святынях православной веры предков. Выход из создавшегося ложного положения и хаоса «плюрализма мнений» один: исповедальные уроки просвещенных откровенных учителей, проводимые во Имя Божие. Силы века и мира сего будут гнать и ехидничать, а исповедник-учитель все же станет от чистого сердца и «от благого сокро́вища (θησαυροῦ/тезауру/) и҆зно́сить благая».

Каждый человек на собственном опыте может легко удостовериться в том, что каждое произносимое слово, то есть глагол устной речи, обладает духовной силой. Сила воздействия глаголов на психику бывает или разрушительной (проклятия), или целительно-благодатной (благословения).

Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых…
                                    (М.Ю. Лермонтов, из стихотворения «Молитва», 1839).

Из какого источника глаголы нашей речи черпают свою силу? – Сила произносимого глагола происходит от энергии имени существительного внутреннего лексикона. Например, обращаясь от чистого сердца по имени к близкому человеку, мы естественным образом напитываем свое глаголание (речь) энергией любви. Эта энергия вдохновляет звуки и интонации голоса. Она преображается в речи в силу благовестия и благословения. Чем больше любим того, к кому обращаемся, и того, о ком идет речь, тем больше благодатной силы в наших глаголах. Так происходит, к примеру, в благодарственных молитвах: «Господи, слава Тебе!», или «Богородице, Дево, радуйся!».

С точки зрения формальной грамматики и «господи», и «дево» являются именами существительными в звательном падеже, но по сути эти глаголемые слова становятся силой, воздействующей на психику и преобразующей духовный мир – представляют собой «часть речи, которая обозначает состояние или действие предмета», то есть глагол. То, что глаголы благодати облечены во внешнюю форму имен существительных в звательном падеже, не меняет их сути. Бог милостив и добр, так что глаголы благодарности, обращенные к Нему и к Его Силам Небесным, приносят богатый урожай в благодарных добрых сердцах.

Рассмотрим иной пример «обозначения состояния или действия предмета», то есть глаголания: «Караул! Мама!». Сколько бы лингвисты-формалисты не убеждали меня в том, что эти крики бедствующего человека являются именами существительными в именительном падеже, не соглашусь! По сути это два глагола, обозначающих в речи состояние панического страха и нужды в помощи. От ужаса зовущий о помощи просто не успел преобразовать имена существительные внутрисердечного лексикона во внешние глаголы «спасите, помогите». Эти крики души являются действием призывания на помощь. Чем больше внутренней энергии страха и жажды помощи в этих двух словах, тем громче, сильнее и действеннее будет произносимый во внешней речи крик о помощи.

Все же, пусть завершающий пример преображения энергии внутреннего слова-логоса во внешнюю силу звучащего глаголания будет положительным. Когда добрый человек, испытывая новый, исходящий из сердца прилив любви к людям, обращается к ним со словами «Возлюбленные мои!», даже филологи-формалисты квалифицируют эти словоформы как «субстантивированные». Наука признает, что эти части речи – страдательное причастие в функции имени прилагательного (возлюбленный) и личное местоимение (мой). По сути и явно они исполняют в речи роль имен существительных-субстантивов. Жаль, что не идут дальше: эти два слова, обращенные к ближним, единосущны глаголам «любить» и «(при)своить», то есть означают воздействие любви к ближним. Искренне произнося это обращение от чистого сердце, говорящий пытается согреть и умягчить сердца собеседников. Здесь важнее не обратить на себя внимание, а назвать внешним словом движение своего сердца, направленное к сердцам слушающих.

Так вот, возлюбленный мой читатель, святые отцы древней Церкви учат о том, что внутреннее слово-логос живет в сердце постоянно. Оно там укоренено, взращено и плодоносно. Когда плод внутреннего слова произносится вслух от чистого сердца, происходит чудо преображения человеческого логоса. Логос внутреннего лексикона, исполненный энергией любви или ненависти преобразуется в сильный поток глаголания-ремы, или, по-русски, в речь. В отличие от имен-логосов внутреннего лексикона, все части внешней речи по сути являются глаголами-ремами. В современных учебниках формальной грамматики части речи и разделяют по внешним признакам на именные и глагольные, но это только вносит путаницу в представления о языке и речи; внутреннем лексиконе и лексическом составе внешних предложений.

Внутренние слова истинной любви являются плодами согласия мыслящего и чувствующего человека с Логосом Христом. Когда же эти слова произносятся во вне, они становятся оглашением этого согласия, то есть благословением для слушающих и внимающих. Иные внутренние слова – плоды ехидства – исходят от сердца, пребывающего в состоянии противоречия с Логосом, то есть внутреннего Богоборчества и брани. Тут надо бы крепко подумать, пропуская их через фильтры ума и внутренней речи: думать, что глаголешь! К сожалению, ярость, ненависть и другие виды разрушительной энергии вызывают внутреннее ослепление («слепая ярость»), помутнение рассудка и словесный понос. Так что произношение таких словесных плодов сердечного раздражения превращает их в сильные оскорбления, острые ножи, больно ранящие и самолюбие, и чувство собственного достоинства слушателя. Таким глаголанием и убить недолго…

Кто-то скажет: «А мне легче от такой бранной речи становится», и будет отчасти прав. Понятно, почему: когда нарыв лопается и из него исходит гной, и боль от воспаления на время утихает. Если не омыть эту внутрисердечную гниль внутренними слезами покаяния, произойдет новое самозаражение. В сердце бранчливого человека неизбежно появятся новые воспаления «эго», нарывы надменности и язвы самомнения. После нераскаянной брани они будут еще больше и болезненнее.

К примеру, купец Дикой из драмы А.Н. Островского «Гроза» получал большое облегчение для сердца, когда бранил своих ближних. Все же Дикой у Островского хоть и дик, но послушен народной традиции внутрисердечной гигиены. Он всем сердцем любит деньги, вот и сердится, когда их надо отдавать кому-либо. После сердитой брани он всегда кается, просит прощения у тех кого обидел:

«Кабанова. Чем же тебя рассердили-то?
Дикой. Еще с утра с самого.
Кабанова. Должно быть, денег просили.
Дикой. Точно сговорились, проклятые; то тот, то другой целый день пристают.
Кабанова. Должно быть, надо, коли пристают.
Дикой. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.
Кабанова. Нет над тобой старших, вот ты и куражишься.
Дикой. Нет, ты, кума, молчи! Ты слушай! Вот какие со мной истории бывали. О посту как-то, о великом, я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка; за деньгами пришел, дрова возил. И принесло ж его на грех-то в такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья просил, в ноги кланялся, право, так. Истинно тебе говорю, мужику в ноги кланялся. Вот до чего меня сердце доводит: тут на дворе, в грязи ему и кланялся; при всех ему кланялся».
                                                                  (А.Н. Островский, «Гроза», действие 3, сцена 7).

«Торжествует отец праведника, и родивший мудрого радуется о нем.
Да веселится отец твой и да торжествует мать твоя, родившая тебя.
Сын мой! отдай сердце твое мне, и глаза твои да наблюдают пути мои»
                                                                        (Книга притчей Соломоновых, 23:24-26).

Простите за натуралистический пример о сердечных язвах Дикого, но этимологически слова ГНЕВ и ГНОЙ – однокоренные, то есть произрастающие от одного и того же древнего корня зла, посеянного в сердцах всего человечества библейской лживой ехидной-офисом-змеем.

Логосом или, в переводе, «словом» называется имя существительное. Логика – это сочетание имен, совершающееся «во имя» Сущего – того, кто царит во внутреннем мире, и кому принадлежит сердце языковой личности. Логическое мышление и внутреннее переживание «во имя», в процессе произношения вслух преображается в речь «во славу». Во чье имя мыслим и чувствуем, того и славим во внешней речи и в поступках. Слава-слово-слух-слушание-послушание-служба – все эти слова корнесловно (этимологически) родственны и единосущны. Чьи слова произносим, чьей логикой руководствуемся, тому и служим на деле.

Как евангельское греческое ὀνομα /онома/ «имя» родственно νομός /номос/ «закон, порядок», так и евангельский λόγος /логос/ «слово, смысл» корнесловно родствен латинскому lēx /лекс/ «слово закона; закон». В Древнем Риме начала нашей эры многие императоры мнили себя богами, боролись с Логосом-Словом Христом, вот и провозгласили формулу человеческой гордыни: «мое слово – закон!». Оба имени, λόγος и lēx, согласно данным этимологов, восходят к единому древнему корню*leǵ- «собирать воедино, сочетать». Повторим еще раз: совокупность взаимосвязанных имен внутреннего лексикона языковой личности представляет собой сердечные скрижали Закона. Этим-то внутренним законом и руководствуется каждая личность в переживаниях, мыслях, речевых действиях и поступках на жизненном пути. Надо ли помогать детям в школе приводить в порядок свой внутренний лексикон, то есть осмыслять то законодательство, которым они вольно или невольно руководствуются? – По-моему, это и есть главное дело каждого воспитателя, учителя и наставника, включая, кстати, и родителей.

Каждый из нас, с одной стороны, представляет из себя рассудочного судью-законника, руководствующегося в своих приговорах собственным внутренним лексиконом. С другой стороны, мы еще и адвокаты, занимающиеся оправданием своих приговоров и защитой суждений собственного «эго». Латинское «ад воко» переводится как «взываю (воко) к (ад)». Плодом внутреннего, основанного на собственном лексиконе, суда всегда бывает осуждение других: тех, кто с тобой не согласен, или кто обличает тебя. Результатом внешнего призыва к правосудию на основе того же лексикона бывает само оправдательная речь. Суть таких речей сводится к «я ни в чем не виноват и прав, в отличие от них, худших меня и во всем виноватых».

В мышлении, внутренней речи и во внешней речевой деятельности постоянно происходит диалог внутреннего судьи-рассудка с Логосом Христом. В этот внутренний диалог постоянно вмешивается гневный голос негодующих ветхозаветных общественников: «Глагола же Ему Пилат: мне ли не глаголеши; Не веси ли, яко власть имам распяти Тя и власть имам пустити Тя; Отвеща Иисус: не имаши власти ни единыя на Мне, аще не бы ти дано свыше: сего ради предавый Мя тебе болий грех имать. От сего искаше Пилат пустити Его. Иудее же вопияху, глаголюще: аще Сего пустиши, неси друг кесарев: всяк, яже царя себе творит, противится кесарю» (Ин.19:10-12).