« НазадСЛАВЯНОРУССКИЕ КОРНИ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИВАНА АНДРЕЕВИЧА КРЫЛОВА 05.03.2023 23:35
Он сочинил басню «Обезьяны»: Так в Африке, где много Обезьян, Их стая целая сидела По сучьям, по ветвям на дереве густом И на ловца украдкою глядела, Как по траве в сетях катался он кругом. Подруга каждая тут тихо толк подругу, И шепчут все друг другу:
«Смотрите-ка на удальца; Затеям у него так, право, нет конца: То кувыркнётся, То развернётся, То весь в комок Он так сберется, Что не видать ни рук, ни ног. Уж мы ль на всё не мастерицы, А этого у нас искусства не видать! Красавицы сестрицы! Не худо бы нам это перенять. Он, кажется, себя довольно позабавил; Авось уйдёт, тогда мы тотчас…» Глядь, Он подлинно ушёл и сети им оставил. «Что ж, – говорят они, – и время нам терять? Пойдём-ка попытаться!»
Красавицы сошли. Для дорогих гостей Разостлано внизу премножество сетей. Ну в них они кувыркаться, кататься, И кутаться, и завиваться; Кричат, визжат – веселье хоть куда! Да вот беда, Когда пришло из сети выдираться!
Хозяин между тем стерёг И, видя, что пора, идёт к гостям с мешками. Они, чтоб наутёк, Да уж никто распутаться не мог: И всех их побрали руками. 1808 год.
Современные исследователи творчества Крылова и Грибоедова отмечают не только их единодушие в борьбе с галломанией, но и сходство в манере их письма. Оба поэта выражали свои мысли простыми, по преимуществу, исконно русскими словами и предпочитали близкий к народной разговорной речи стихотворный размер: четырехстопный ямб. Позже именно этот размер станет основным в романе в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Ровесник Грибоедова и Пушкина Владимир Федорович Одоевский (1804- 1869), на обеде в честь 50-летия литературной деятельности И.А. Крылова, сказал: «Я принадлежу к тому поколению, которое училось читать по Вашим басням и до сих пор перечитывает их с новым, всегда свежим наслаждением» (2 февраля 1838 года). К счастью для русской литературы, Иван Крылов, родившись в небогатой семье армейского капитана и не получил такого блестящего англо-французско-латинского образования, как большинство состоятельных дворян и аристократы его времени. Отец учил его читать не по французским книгам, а по церковнославянской Псалтири, так же, как учили детей из народа в церковно-приходских псалтырных школах России того времени. В возрасте пятидесяти лет Крылов, умевший с юности читать и переводить французские, итальянские и немецкие книги, в совершенстве овладел одним из европейских языков: древнегреческим κοινὴ διάλεκτος /койнэ диалектос/, в переводе «общий язык», на котором написаны канонические тексты православного Евангелия. Таким образом, можно утверждать, что язык произведений Крылова – это изначально славяно-греко-русский литературный язык православного христианства, а не франко-англо-германо-латино-русский язык тогдашнего модного масонства, атеизма, российского католицизма и протестантизма. Образцами высокого стиля литературного русского языка, основанного на грекославянской, а не на франко-латинской культуре, служат сочиненные Крыловым в 1795 году стихотворные подражания многим псалмам Давида. К примеру, подражание церковнославянскому каноническому тексту псалма 51 «Что хвалишися во злобѣ, сильне?»: Что хвалишься во злобе, сильный Что можешь наносить ты вред? Глагол твой, лестию обильный, Как ядом растворенный мед; Язык твой – бритва изощренна; В груди кипит всех зол геенна. Ты лживость паче правды любишь И злобу паче доброты; Скорбя, щадишь; ликуя, губишь; Блаженством ближних мучим ты – И правды обличенья смелы Тебе суть громоносны стрелы. Но се Господь судом, как громом, Твое величие сотрет: С твоим тебя расторгнет домом, От сердца кровных оторвет; Твоих богатств изсушит реки И род твой погасит навеки. В посмешище ты будешь правым; Рекут, твою погибель зря: Се муж, что сердцем столь лукавым Мнил превозмочь судеб Царя, Богатством лишь своим гордился, И только зло сплетат стремился. А я, как маслина богата, Средь дома Божия цвету; И блеск честей и горы злата Считая за одну мечту, Лишь в Боге все блаженство ставлю, И славен тем, что Бога славлю. 1795
О большом влиянии литературных произведений И.А. Крылова на умы и сердца литераторов того времени свидетельствует тот факт, что со дня основания «Беседы любителей русского слова», он был приглашен в это собрание в качестве действительного члена первого разряда. Председателем этого разряда был адмирал А.С. Шишков, а другими членами помимо Крылова – князья Д.П. Горчаков, С.А. Шихматов; Оленин и Кикин. Попечителем первого разряда «Беседы» был назначен министр народного просвещения до 1810 года, член Государственного совета граф П. В. Завадовский. Надо заметить, что созданная в 1811 году при поддержке императора Александра Первого, «Беседа» включала многих министров, членов Государственного совета и виднейших деятелей Российского образования и культуры того времени. К числу почетных членов «Беседы» принадлежали митрополит Амвросий (Подобедов, член Синода, Санкт-Петербург), член «Негласного комитета» при императоре Александре первом граф П.А. Строгонов, генерал-губернатор Москвы граф Ф.В. Ростопчин, государственный секретарь граф М.М Сперанский (данные о «Беседе» взяты из Словаря Брокгауза и Эфрона). Помимо «Беседы» Крылов избран в 1811 году членом Российской Академии, получив от неё в 1823 году золотую медаль за литературные заслуги. Пользуясь своим авторитетом и влиянием как на литераторов, так и на политических деятелей, Крылов выступил в 1811 году против тогдашней западнической европейской моды на защиту живоносных корней родословного Древа языковой и духовной культуры православной России: Листы и корни В прекрасный летний день, Бросая по долине тень, Листы на дереве с зефирами шептали, Хвалились густотой, зеленостью своей И вот как о себе зефирам толковали: «Не правда ли, что мы краса долины всей? Что нами дерево так пышно и кудряво, Раскидисто и величаво? Что б было в нем без нас? Ну, право, Хвалить себя мы можем без греха! Не мы ль от зноя пастуха И странника в тени прохладной укрываем? Не мы ль красивостью своей Плясать сюда пастушек привлекаем? У нас же раннею и позднею зарей Насвистывает соловей. Да вы, зефиры, сами Почти не расстаетесь с нами». —
«Примолвить можно бы спасибо тут и нам», — Им голос отвечал из-под земли смиренно. «Кто смеет говорить столь нагло и надменно! Вы кто такие там, Что дерзко так считаться с нами стали?» — Листы, по дереву шумя, залепетали. «Мы те, — Им снизу отвечали, — Которые, здесь роясь в темноте, Питаем вас. Ужель не узнаете? Мы корни дерева, на коем вы цветете. Красуйтесь в добрый час! Да только помните ту разницу меж нас: Что с новою весной лист новый народится, А если корень иссушится, Не станет дерева, ни вас». 1811 год.
Современники Крылова знали по его публицистике 90-х годов о том, что автор – борец с крепостничеством и защитник простого народа. Неудивительно, что басня была воспринята критиками и литературоведами как обличение гордыни и заносчивости помещичьей знати, «листьев дерева» и прославление простых землепашцев-кормильцев России, «корней». То, что корни осмелились из-под земли подать свой голос, взывающий к совести и разуму кичливых листьев, было воспринято как величайшая смелость баснописца-демократа. Возможно, Крылов имел ввиду действительно именно обличение дворян и прославление крестьян. Все же осмелюсь предположить, что смысл этой басни не столько злободневно-политический, сколько духовный и вечный. Многие писатели и поэты, написав великие литературные произведения, потом с удивлением замечали в своих автобиографических записках и письмах: хотел написать одно и об одном, а написал другое, оказавшееся неожиданно более близким к вечной истине Слова Божьего. Талант поэта-баснописца служит не столько его самовыражению, сколько Богу: «…возрадуется язык мой правде Твоей. Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою…» (из псалма 50 пророка и поэта Давида). Ныне, когда и смиренное крепостное крестьянство Российской империи, ее и самовлюбленная помещичья аристократия канули в Лету, вечный истинный смысл басни «Листы и корни» нисколько не умалился и не утерял своей злободневности. Осмелимся прикоснуться к нестареющим аллегориям и метафорам эзопова языка Крылова при помощи корнесловного осмысления. Структурно-семантический анализ этого текста выявляет три главных ключевых слова-аллегории его семантического ядра: дерево (5 употреблений, частотность 2.70%; лист (4,2.16%); корень (3, 1, 65%). Первое ключевое слово этой басни ДЕРЕВО восходит к древнему коренному первообразу *deru-/*dreu- «быть крепким, цельным, устойчивым», тому же, что и в славянском названии дуба: ДОР (однокоренные слова дородный, здоровый). В моем представлении этот центральный образ басни является аллегорией ДРЕВНЕГО славянорусского языка и народа: «…нами дерево так пышно и кудряво, раскидисто и величаво». «Если даже только по историческим событиям рассуждать о славенском языке, то очевидно, что он был самодревнейший, и ближайший к первобытному языку, ибо одно исчисление скифо-славянских народов, под тысячами разных имен известных и по всему лицу земли расселившихся, показывает уже как великое его расширение, так и глубокую древность» (А.С. Шишков, соратник Крылова в «Беседе»). ДРЕВНОСТЬ и ДРЕВО – родственные однокоренные слова. Русский язык жив до тех пор, пока он остается древним, питаясь в своих смыслах и образах от корней, уходящих вглубь родной земли вплоть до первобытных времен. Есть у древа русского языка и крона, состоящая из листьев – периодически сменяющихся поколений носителей русского языка, питающих его энергией мирового просвещения и веяний «зефиров»: «Да вы, зефиры, сами почти не расстаетесь с нами». ЛИСТЫ – восходит к праиндоевропейскому древнему корню *lei- «пускать; распускаться (о цветах и почках растений)». Если всмотреться, каждый древесный листок подобен всему дереву, как и каждый временно живущий человек подобен своему народу. Есть у него и подобие корней – черенок, и подобие ветвистого ствола – древесные прожилки, на которых зреет зеленая масса плоти. Выпуская листья из почек, дерево являет на свет новые зеленые молодые поколения своих подобий, которые со временем отрываются от ветвей, увядают и становятся прахом: «Дубовый листок оторвался от ветки родимой и в степь укатился, жестокою бурей гонимый; засох и увял он от холода, зноя и горя» (М.Ю. Лермонтов). Только ли дворяне с помещиками гордились собой и хвастались своей удалью в 1811 году? – Мне думается, что и среди крепостных крестьян тоже находились такие удальцы. КОРЕНЬ – от древнего корня *kerъ- «резать, отсекать, рубить». Буквально, «часть растения, отсекаемая и остающаяся в почве при сборе урожая». Находится в более или менее близком родстве и с «кора, корчевать»; и с «расти, рыть, резать»; с английским root и еще с великим множеством слов, связанных с представлениями о жатве. Уйдя путем зерна под землю, «прах к праху», корни прорастают вглубь ее и воспитывая свое родословное древо живоносными соками. В моем представлении этот образ в басне является аллегорией многих поколений предков – основой родословия всего русского языка и народа, без которой не бывает ни листьев, ни коры, ни самого ДРЕВА: ««Мы те, — им снизу отвечали, — которые, здесь роясь в темноте, питаем вас. Ужель не узнаете? Мы корни дерева, на коем вы цветете. Красуйтесь в добрый час! Да только помните ту разницу меж нас: Что с новою весной лист новый народится, а если корень иссушится, не станет дерева, ни вас». Помним ли мы, очередные поколения листьев на Древе русского языка, о том, что все слова нашего «шелеста в ответ на веяния зефиров» имеют свои древние корни, прообразующие не самодовольное празднословие, а прославление Правды Божьей в образах Евангелия и притч Предания святых отцов нашего народа? Через двенадцать лет после публикации «Листов и корней» Крылов вновь обращается к аллегорическим образам Древа и Корней. К 1823 году «Беседа» уже прекратила свои собрания после смерти Г.Р. Державина (1816). Ее основатель и вдохновитель А.С. Шишков сосредоточил все силы на борьбе с новой напастью: засильем инославных проповедников ложно толкуемого Евангелия (к примеру, пастор Иоганн Евангелиста Госснер 1773-1858, протестантский миссионер). Резко возросло пагубное влияние масонских и розенкрейцерских политиков (князь А.Н. Голицын, министр духовных дел, в период правления которого скоропостижно скончались один за другим 10 (!) иерархов РПЦ). Вместо церковнославянских текстов началось повсеместное распространение новых переводов Священного писания с английского на современный русский язык под руководством и на деньги королевского Библейского общества Великобритании (Русский филиал был основан в 1813 году. Вновь возрождено в России в1990—1991 годах). Накануне переворота Декабристов в империи создалась реальная угроза еретического инославного порабощения общественного сознания, полного вытеснения из системы просвещения ЖИВОГО церковнославянского языка предков и углубления раскола русской православной Церкви. В одном из вариантов начала «Эпилога» к «Войне и миру» граф Л.Н. Толстой на основе архивов своих предков и родственников характеризовал настроения высшего русского общества спустя семь лет после 1812 г: «В 1819 году Россия, высшее управление Россией находилось в полном разгаре реакции, мистицизма, обскурантизма и т. п., как нам говорят историки того времени, вероятно полагая сказать что-нибудь этими словами, и те же историки говорят нам, что виною тому было мистическое настроение императора» (Полное собрание сочинений, т. 15, с. 194). В этой обстановке неподобающего отношения многих просвещенных современников к своим корням и к, особенно, к древнему славянорусскому языку предков И.А. Крылов обрушивается на внутренних врагов древней русской правды и их невежественных сторонников с новой обличительной сатирой:
Свинья под дубом. Свинья под Дубом вековым Наелась жолудей до-сыта, до-отвала; Наевшись, выспалась под ним; Потом, глаза продравши, встала И рылом подрывать у Дуба корни стала. «Ведь это дереву вредит», Ей с Дубу во́рон говорит: «Коль корни обнажишь, оно засохнуть может». — «Пусть сохнет», говорит Свинья: «Ничуть меня то не тревожит; В нем проку мало вижу я; Хоть век его не будь, ничуть не пожалею; Лишь были б жолуди: ведь я от них жирею». — «Неблагодарная!» примолвил Дуб ей тут: «Когда бы вверх могла поднять ты рыло, Тебе бы видно было, Что эти жолуди на мне растут». Невежда также в ослепленье Бранит науки и ученье, И все ученые труды, Не чувствуя, что он вкушает их плоды. 1823
Помимо ДУБ и КОРНИ в тексте басни появились еще два ключевых слова: ЖОЛУДЬ (старинное написание) и СВИНЬЯ. Слово ЖЕЛУДЬ восходит к тому же древнему корню, что и ЖЕЛУДОК. Оно несет в себе образ «переваривание пищи для получения жизненной энергии». Ветвенно родственными являются такие разнокоренные, но близкие по смыслу и происхождению слова, как желчь, жизнь, жир. «Лишь были б жолуди: ведь я от них жирею». СВИНЬЯ возводится учеными-этимологами к древнему корню и образу *sew(h)- «порождать», или, буквально «выдавливать из чрева». «Г-жа Простакова. Неужели тебе эта девчонка так понравилась? Скотинин. Нет, мне нравится не девчонка. Простаков. Так по соседству ее деревеньки? Скотинин. И не деревеньки, а то, что в деревеньках-то ее водится и до чего моя смертная охота. Г-жа Простакова. До чего же, братец? Скотинин. Люблю свиней, сестрица» (Цитата из сатирической комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль»). Великий народный поэт России Пушкин, несмотря на свое увлечение западничеством в этот период, высоко ценил творчество, в особенности, басни Крылова: ««Конечно, ни один француз не осмелится кого бы то ни было поставить выше Лафонтена, но мы, кажется, можем предпочитать ему Крылова. Оба они вечно останутся любимцами своих единоземцев. Некто справедливо заметил, - что простодушие есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться: Лафонтен и Крылов представители духа обоих народов» (А. С. Пушкин. «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», 1825 г). В.С. 03.03.2021 |